Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года - Лев Александрович Данилкин

Дело в том, что в 1930-е годы он был участником отряда, занимавшегося исследованиями стратосферы на аэростатах и во время рекордного подъема их группа обнаружила, что небо – твердое: вместо космоса там – обледеневший купол. Всё как в Библии: действительно, небесная твердь, действительно, ангелы, действительно, звезды-светильники. “Минтеев со Штерном сами увидели гигантские многокилометровые сосульки льда, свисающие с радужного небесного свода, туннель, по которому двигалось, шевеля длинными извилистыми щупальцами протуберанцев, Солнце, странных крылатых существ, очищающих небесный свод от наледи, а однажды, когда Штерн, Минтеев и Урядченко поднялись на рекордную высоту, хрустящая чистота дня позволила им наблюдать фантастическую и чудовищную картину – гигантские плоские хвосты Левиафанов, на которых в первичном Праокеане покоился диск Земли”. Затем результаты засекретили, летчиков пересажали, но Штерн выжил – и умудрился сохранить доказательство того, что он не сумасшедший и в самом деле знает правду: в спичечном коробке он держит частицу светящегося вещества, доставленного оттуда, куда до него никто не поднимался. Гагарин полетел в космос – аллилуйя? “Аркадию Наумовичу было искренне жаль обаятельного молодого человека, смотревшего сейчас на читателей с газетных полос всего мира. Ясное дело, что свою новую роль этот молодой человек играл не для собственного удовольствия и не по своей прихоти. Это был приказ партии, а приказы партии всегда выполняются, даже если для их осуществления надо положить жизнь”.

События 12 апреля вызвали не только цунами ликования, но и множество конспирологических “подлинных версий происшедшего”. Интернет ломится от “фактов” на тему “Гагарин не летал в космос” – однако ни одно из сообщений такого рода и близко не подошло по степени художественной убедительности к дерзкой повести малоизвестного писателя-фантаста, нашего современника Сергея Синякина “Монах на краю земли”. Так что если вы в самом деле верите в то, что 12 апреля есть не что иное, как “космический блеф Советов”, то имеет смысл поверить и в небесную твердь, и в “диск Земли”, и в ангелов со светильниками; потому что прислушиваться к тем, кто выстраивает “разоблачения” на “неопровержимых фактах” (в “Советской России” написали, что у Гагарина был синий скафандр, а сам Гагарин в мемуарах говорит, что оранжевый; а на пресс-конференции он заявил, что никаких проблем с невесомостью не испытывал – ну ясно ведь, что врет), означает обкрадывать себя самого: променять ГАГАРИНА на какого-то венгерского журналиста [109]; не слишком ли дешево?

Есть две крайности. Советская пропаганда преподносила полет Гагарина как образцово-показательный, полностью соответствовавший заданию и расчетной траектории; момент идеального синтеза Человека и Машины, природного интеллекта и искусственного автомата. Антисоветская, и до 12 апреля позволявшая себе злобные пророчества в духе “ага, полетите вы, с крыши на чердак!”, имела наглость утверждать, что Гагарин 12 апреля сидел дома. Истина находится не “где-то посередине”, а гораздо ближе к официальной советской версии – хотя и не полностью совпадает с ней.

Полет недурно документирован; факт его осуществления подтверждается несчетным количеством разномастных – и гораздо более надежных, чем журналистский околокосмический гнус – свидетелей. Некоторые нюансы озадачивают: так, через пару месяцев после возвращения Гагарин “преподнес в дар Музею Карла Маркса и Фридриха Энгельса в Москве книгу Владимира Ильича Ленина «Что делать?», побывавшую в первом космическом рейсе” [50]. Проверить, действительно ли ради красивого жеста (Ленин задал программу – Гагарин выполнил) в “Восток” вместо двух-трех лишних туб с вареньем положили книжку, сложно, но нельзя не признать, что у того, кто выбирал текст, был некий вкус: описанная Лениным сектантского типа организация профессионалов, работающих в условиях тотальной секретности, цель которой – сохранение постоянной работоспособности, с тем чтобы перехватить управление в кризисный момент, – определенно имеет сходство с отрядом космонавтов.

Если что и непонятно – то события, предшествовавшие полету, точнее – что все-таки происходило в первые пять дней апреля 1961-го, когда Гагарин вдруг пропадает с радаров. Известно лишь, что 5-го, накануне отлета в Казахстан, он (якобы) побывал на Красной площади; не слишком много. Тянул ли он в каком-нибудь московском ресторане лимонад? или вскакивал по ночам укачивать ребенка? или убивал дни у бильярдного стола? И как именно он проводил следующую неделю, в Тюра-Таме, готовясь к полету? Почему об этом никто не распространяется? Слонялся ли он эту неделю вокруг ракеты, как жених вокруг церкви? О чем они разговаривали в эти дни с Титовым?

Основные обстоятельства полета общеизвестны; у всякого советского человека была в голове каноническая версия – “Поехали!”, “Какая же она красивая!” и т. д. – однако со временем даже эти детали изглаживаются из коллективной памяти. Сейчас обывательское представление о событиях, происходивших 12 апреля 1961 года, можно суммировать примерно следующим образом: ну, слетал, ну, вернулся. (Курьез в том, что отчеканил эту формулу не кто иной, как сам Гагарин, произнесший ровно эту фразу – “Думал, ну, слетаю, ну, вернусь; а чтобы вот так…” – вечером 14 апреля.)

Это хорошая формула – но не ответ на те вопросы, которые в самом деле интересны.

Вопрос в том, был ли это триумфальный, экстатический, опьяняющий полет – условно говоря, под Первый концерт Чайковского или “Полет валькирии” – или мрачный, гротескный, сводящийся к переживанию зомбированным старшим лейтенантом ограниченности своих возможностей, как в пелевинской повести “Омон-Ра”? Кем там был Гагарин? Командиром космического корабля – или пассажиром космического корабля? Он правда сам чем-то там управлял – или сам только выполнял приказы, ать-два? Просто прокатился, как паразит и захребетник, Емеля на печи, – или сам вез кого-то, оберегал, нес ответственность – за кого-то, кому еще только предстояло появиться на свет и ради кого, собственно, он и “разрезал космос”, уверяя себя, что “я работал, жил жизнью своей страны”? Какой он там был? Скрючившееся в три погибели существо, переживающее свою абсолютную незащищенность, – или распрямившийся, наконец, во весь рост Человек, наслаждающийся абсолютной свободой, ощущением рухнувших границ, наполненный гордостью за страну, народ, себя, – едва удерживающийся от того, чтобы прямо там, в корабле, не грянуть “Родина слышит, родина знает, где в облаках ее сын пролетает…” – как он запел при спуске, если поверить его каноническому отчету?

Чтобы понять, что на самом деле произошло 12 апреля 1961 года, попробуем смоделировать – как обстояли бы дела, если бы полет закончился катастрофой, причем не сразу же, а уже после того, как о нем раструбили по всему свету. Во-первых, диктор Левитан, который, как известно, к вечеру этого дня охрип – новостей вдруг стало столько, что пора было изобретать вакцину, – сохранил бы свои голосовые связки в целости и сохранности: в какой-то момент сообщения о том, над каким континентом пролетает сейчас майор Гагарин, прекратились бы. Одновременно изменилась бы и тональность эфирной музыки – в жесткую ротацию вместо “Все выше и